И действительно, казнь, которую придумал для своих пленников Сиггейр, была ужасна.
Невдалеке от замка находился небольшой каменистый холм. В нем была выкопана глубокая яма, посередине которой установили толстую гранитную плиту, разделявшую ее пополам. Сигмунда и Синфиотли посадили по обе стороны этой плиты, после чего яму закрыли слоем толстых бревен. Сверху, на бревна, Сиггейр приказал насыпать большую груду камней, которые должны были возвышаться, как вечный памятник его мести врагам.
Вся бледная от горя и отчаяния, Сигни молча смотрела, как заживо хоронят ее брата и сына. Вдруг она о чем-то вспомнила и стремительно бросилась в замок. Скоро она вернулась назад, держа в руках большой сноп соломы. Как раз в это время гаутландские воины готовились засыпать камнями ту часть ямы, в которой находился Синфиотли.
— Подождите минутку, — обратилась к ним Сигни. — Дайте мне бросить сыну хотя бы этот сноп, чтобы он умер не на голых камнях.
Воины переглянулись между собой, и один из них сказал:
— Ну что ж, пусть она бросит ему сноп — от этого он не проживет дольше, а если и проживет, то только лишний час промучается.
Он приподнял одно из бревен, настланных поверх ямы, и Сигни просунула в отверстие свой сноп.
— Спасибо тебе, — сказала она воину и, стараясь скрыть радость, которая светилась в ее глазах, быстро ушла.
Тем временем груда камней над Сигмундом и Синфиотли все росла и росла и наконец превратилась в целую гору.
— Пора кончать работу, — сказал воин, разрешивший Сигни передать Синфиотли солому. — Сдвинуть эти камни не под силу даже великану. Теперь пленники уже не убегут, и наш король может быть доволен.
— Ты прав, — подтвердил другой, — мне кажется даже, что мы перестарались.
И гаутландцы, бросив работу, толпой направились в замок.
Не слыша больше грохота камней над своей головой, Синфиотли понял, что их оставили одних, и осторожно ощупал руками сноп, который ему бросила мать. В нем лежал меч, тот самый меч, который когда-то принадлежал Сигмунду, а потом был отнят у него Сиггейром. Синфиотли еще ребенком видел его у пояса отца и часто слышал от матери, что он может разрубить любой камень.
«Сейчас я проверю, правда ли это», — подумал юноша и изо всех сил ткнул острием меча в гранитную плиту, отделявшую его от Сигмунда. К удивлению Синфиотли, чудесный клинок пробил ее насквозь, словно она была из мягкого дерева, и чуть не поранил его товарища по несчастью.
Услышав скрежет стали о камень, Сигмунд ощупью нашел в темноте торчавшее из плиты лезвие и сразу понял, что теперь они спасены. Работая мечом, как пилою, оба богатыря в несколько минут разрезали преграду, которая их разделяла, и бросились друг другу в объятия.
— Дорогой отец! — воскликнул Синфиотли, крепко прижимаясь к груди Сигмунда. — Позволь мне отныне называть тебя так, потому что другого отца, кроме тебя, мне не нужно!
— Охотно позволяю, сын мой, — отвечал Сигмунд, — но давай сначала подумаем, как нам отсюда выбраться, чтобы камни, которые лежат над нашими головами, не раздавили нас, как мух.
Он взял из рук Синфиотли свой меч и, подойдя к одной из стен ямы, осторожно разрезал им с двух сторон крайнее из бревен. Оно с треском упало на землю. Сигмунд прислушался, но все вокруг было тихо. Тогда он принялся дробить мечом лежавшие над прорубленным им отверстием камни. Их обломки градом посыпались вниз. Оба богатыря укладывали их ровным слоем на дно ямы и, становясь на них, поднимались все выше и выше. Постепенно они достигли верхнего края приготовленной для них могилы и, раскидав руками последние преграждавшие им путь камни, вышли на волю.
Была уже ночь, и на небе ярко сверкали звезды. Сигмунд долго смотрел на лежавший перед ними королевский замок, в котором, как видно, все давно уже спали, а потом повернулся к Синфиотли.
— Пойдем, — решительно сказал он. — Там, где не помогла сталь, поможет огонь.
Юноша понял замысел своего названого отца, и его глаза сверкнули. Оба направились в лес и стали поспешно собирать хворост. Охапку за охапкой носили они его к замку и укладывали вокруг стен, не оставляя ни одной свободной щели, ни одного прохода.
Удовлетворенный своей местью, Сиггейр спокойно спал, когда его разбудили внезапный шум и грохот. Весь замок был в огне. Длинные языки пламени лизали сухие сосновые бревна, из которых были сложены его стены, и поднимались багровым венцом над черепичной крышей. Застигнутые врасплох гаутландцы, наталкиваясь друг на друга и потеряв голову от страха, метались по двору. Некоторым из них удалось проскочить сквозь огонь, но тут их настиг меч Сигмунда.
— Сиггейр, Сиггейр! — кричал франкский богатырь, и его громовой голос доносился до самых отдаленных уголков замка. — Ты слышишь меня, Сиггейр? Это я, Сигмунд, тот самый Сигмунд, которого тебе так хотелось погубить, и мой меч снова в моих руках. Пришел час расплаты, Сиггейр!
Король Гаутланда, который задыхался от дыма, страха и злобы, отвечал ему лишь глухим проклятием.
Вдруг из густой завесы огня и дыма, которая все больше и больше окутывала замок, появилась женщина.
— Наконец-то, сестра! — радостно воскликнул Сигмунд, узнав в ней Сигни. — А я уж боялся, что ты не успеешь спастись.
— Я пришла проститься с тобой и Синфиотли, — отвечала Сигни. — Спасибо тебе, что ты отомстил Сиггейру за смерть наших родных. Прощай и постарайся заменить Синфиотли отца. Это моя последняя просьба к тебе.
— Как! — вскричал Сигмунд, догадываясь о намерении сестры. — Ты хочешь оставить нас и погибнуть вместе с нашим врагом?